— Мы возвращаемся с ранеными в Корхемиш. С нами пойдет малый отряд гвардии. Ты же на рассвете двинешься к аквилонской границе и начнешь штурм Шамара. Офицеры по дороге доставят тебе фураж, а мы присоединимся с подкреплением при первой возможности.

Было сделано так, как сказал Страбон: армия разбила лагерь недалеко от поля боя, в ожидании рассвета, а оба короля и маг, более могущественный, чем любой властелин, направились под звездным небом к столице Страбона, окруженные дворцовой гвардией в золотых доспехах; за ними тянулась бесконечная вереница колесниц, везущих раненых. На одной из них в цепях лежал Конан, король Аквилонии, и душу его разрывала дикая горечь пойманного тигра, переживающего боль поражения.

Яд, парализовавший могучее тело, не затмил разума. Колесница подпрыгивала на ухабах, а Конан все вспоминал, восстанавливая в памяти причины сегодняшнего разгрома.

Несколько дней назад Амальрик прислал к нему гонца с просьбой о помощи против Страбона, который, как говорилось в послании, грабил восточные провинции Офира, лежавшие между границей Аквилонии и королевством Кофт. Амальрик просил всего тысячу воинов, но во главе с самим Конаном, для придания отваги офирским полкам. В великодушии своем Конан взял пять тысяч — в пять раз больше, чем просил предатель Амальрик.

И, ничего не заподозрив, король Аквилонии перешел границу и встал против «врагов», тайно заключивших союз.

«А все-таки боялись, — подумал Конан. — Боялись… Против пяти тысяч

— две армии! Боялись…»

Багровый туман поплыл перед его глазами, жилы вздулись, и пульс бешено заколотился в висках. За всю свою жизнь он не испытывал более яростной и одновременно бессильной злобы. Глазами воображения читал он книгу своей жизни — страницы менялись, подобно причудливому калейдоскопу: варвар, одетый в шкуры, наемник в рогатом шлеме, корсар на галере с носом в форме головы дракона, оставляющей за собой кровь и пепелища вдоль всего южного побережья; капитан гвардии в блестящих доспехах, на великолепном вороном коне, король, восседающий на золотом троне, над которым развевался штандарт с желтым львом, а у подножья теснились коленопреклоненные придворные и благородные дамы…

Но толчки подпрыгивающей на ухабах колесницы вернули его к реальности

— реальности предательства Амальрика и магии Тсотха-ланти. И единственным удовлетворением для него были стоны раненых, наполнявшие короля чувством злобной радости.

Незадолго до полуночи они достигли границ Офира, а на рассвете на горизонте возникли крыши и высокие башни Корхемиша, окрашенные в розовый цвет лучами восходящего светила. Над городом нависала багряная цитадель — обитель Тсотха-ланти, построенная на холме со слишком крутыми склонами, чтобы на них можно было взобраться. К цитадели вела лишь одна узкая дорога, выложенная мрамором и перекрытая тяжелыми железными воротами. Со стен крепости открывался чудесный вид на просторные, светлые улицы города, храмы, минареты, резиденции вельмож и ряды магазинов на торговых площадях. Можно было видеть королевские дворцы, расположенные среди великолепных садов; тихо журчали искусственные ручьи, а непрерывно бьющие фонтаны создавали облачка серебристого тумана. И над всем этим величием возвышалась цитадель — горным кондором, склонившимся над своей жертвой, погруженным в мрачную медитацию.

Ворота между башнями внешней стены отворились, и король Страбон въехал в столицу, окруженный блестящим эскортом гвардейцев. Пятьдесят фанфар прогремели приветственным салютом. Но толпы людей не выбежали на белый мрамор улиц, чтобы бросить букеты роз под копыта королевского коня. Страбон опередил весть о победе, и люди, оторвавшиеся от будничных дел, смотрели на небольшой отряд Страбона в недоумении, не ведая, победу или поражение означает неожиданный приезд. Жизнь медленно стала возвращаться в тело Конана, и он приподнял голову с пола колесницы, чтобы посмотреть на чудеса города, по справедливости носящего прозвище Королевы Юга. Некогда он мечтал въехать в эти украшенные золотом ворота во главе своих полков, с развевающимся над ними знаменем Аквилонии. И вместо победоносного шествия он лежал теперь на грязном полу вражеской колесницы, как пойманный беглый невольник, обезоруженный, опутанный цепями.

Волна издевки над самим собой затопила бешенство, и для солдат-возниц горький смех Конана прозвучал рычанием разъяренного хищника.

2

В цитадели, в комнате с высоким сводчатым потолком из резного гранита и ажурными колоннами — в этой комнате происходила необычная беседа. Конан Аквилонский стоял перед своими победителями. Кровь сочилась из его открывшихся ран. С каждой стороны возле него стояла дюжина чернокожих гигантов, вооруженных топорами на длинных рукоятках.

Перед Конаном замер неподвижный Тсотха. За ним, на бархате покрывал, возлежали Амальрик и Страбон, одетые в шелка и увешанные драгоценностями. Рядом с королями склонялся молодой обнаженный невольник, по мере потребности наполнявший вином кубки из резного сапфира.

Странно выглядел в роскоши окружения Конан — хмурый, окровавленный, в одной набедренной повязке, с кандалами на руках и ногах; его голубые глаза блестели под взлохмаченной гривой волос, падающей на широкий лоб. Он возвышался над присутствующими, лишь силой духа затмевая обоих владык, и они понимали это, несмотря на старания казаться величественными.

Робость свернулась в душе королей, робость перед дикой силой, дремлющей в теле варвара. И лишь Тсотха не поддавался этому чувству.

— Наши желания быстро превращаются в наши возможности, — наконец сказал жрец. — А желание наше — расширить пределы королевства Кофт.

— И для этого, грязный боров, вы хотите заполучить мою страну?! — прохрипел Конан.

— Ты обыкновенный нахал, завладевший короной, на которую у тебя прав не более, чем у любого варвара-разбойника, — отпарировал Амальрик. — Но несмотря на прошлое, мы готовы дать тебе некоторую компенсацию.

— Компенсацию? — из могучей груди киммерийца вырвался взрыв хохота. — Или плату за бесчестье и предательство? Если я варвар, так я должен продать свое королевство и народ его за цену жизни и вашего подлого золота? Ха! А как же ты сам добился короны, ты и черномордая свинья рядом с тобой?! Ваши отцы преподнесли вам короны на золотых подносах! То, что вы унаследовали, не шевельнув и пальцем, — кроме отравления нескольких братьев — я завоевал себе сам! Восседаете на бархате, пьете вино, в поте лица изготовленное вашими подданными, и болтаете о святом праве наследования — ха! Я вскарабкался на трон из бездны нагого варварства, но свою кровь я проливал так же легко, как и чужую. И если кто-то из нас имеет право властвовать над людьми, то, клянусь Кромом, — это я! В чем ваше преимущество? Я застал Аквилонию под игом свиньи, подобной вам — подлеца, кичащегося тысячелетней родословной. Страну терзали распри между баронами, а народ задыхался от гнета, налогов и беспощадно взимаемой дани. Сегодня же ни один из аквилонских вельмож не осмелится обидеть беднейшего из моих подданных, а повинности населения, пожалуй, самые легкие во всем свете. А вы? Твой брат, Амальрик, владеет восточной частью твоего королевства и всеми силами стремится сесть на твой трон. А наемники Страбона в эту минуту осаждают замки десятка взбунтовавшихся баронов. Народы изнывают в тенетах поборов и податей, но вам мало — вам надо ограбить и аквилонцев! Будь мои руки свободны — с каким наслаждением я размозжил бы ваши черепа о мраморные плиты!

Тсотха злорадно ухмыльнулся, наблюдая неистовство оскорбленных владык.

— Даже если бы все, сказанное тобой, было бы правдой — не об этом хотим мы говорить с тобой. Наши планы — наше дело, и ответственность твоя закончилась. Тебе необходимо лишь подписать акт отречения от престола в пользу принца Арпелло из Пелии. После чего ты получишь коня, снаряжение, пять тысяч золотых лунов, — и эскорт доставит тебя к восточной границе.

— Вы хотите превратить меня в того, кем я был, прежде чем перешел границы Аквилонии и стал наемником ее тогдашней армии? Да еще с клеймом предателя на лбу? — зловеще раскатился смех Конана. — Значит, Арпелло! Я подозревал этого пелийского мясника, чванящегося следами королевской крови в своих жилах! И его руками ты хочешь править Аквилонией? От твоих разговоров на милю смердит мошенничеством! Скорее мы встретимся в аду!